Оксана Захарова: «Здесь и сейчас человек чувствует себя более адекватно — и это ценно»

Куда девались Наполеоны из психиатрических палат, что такое гештальт и что общего между психическими расстройствами и кредитами Фото:

Куда девались Наполеоны из психиатрических палат, что такое гештальт и что общего между психическими расстройствами и кредитами

Фото: Максим Платонов

Психиатр Оксана Захарова работает в Республиканской клинической психиатрической больнице с 2014 года. На ее попечении — пациенты с хроническими заболеваниями: шизофренией, умственной отсталостью, расстройствами личности. К своим пациентам доктор относится как к детям, которым нужно внимание (хотя эти «дети» могут быть порой даже опасны). Вторая профессия нашей героини — психолог, гештальт-терапевт: она работает со здоровыми людьми и помогает им разобраться в сложных вопросах человеческой души. В портрете для «Реального времени» доктор рассказывает о том, чему может научиться у пациента врач, чем страшна депрессия, как связаны кредиты и психиатрия. А еще успокаивает: разговаривать с животными — это нормально!

«На первых порах я думала, что пациентам с психиатрическими заболеваниями помочь нельзя»

Оксана Захарова родилась в Нижнекамске, в семье, близкой к медицине: ее родители — зубные техники. В семье сразу было решено, что девочку нужно готовить в медицинский вуз, и для нее этот выбор тоже стал сам собой разумеющимся. Окончив школу с золотой медалью в 2007 году, Оксана поступила на лечебный факультет Казанского государственного медицинского университета. Забавно, но от стоматологии родители ее хором отговорили со словами, что в этой специальности очень тяжело и надо выбрать что-то «попроще». Могли ли они представить, что «чем-то попроще» окажется в итоге психиатрия?

Впрочем, легких путей девушка не искала: с первых курсов принялась мечтать о хирургии. Сегодня объясняет: может быть, это желание было неким протестом против общественного стереотипа о том, что женщина-хирург — это и не женщина, и не хирург? «Неужели я не смогу?» — думала студентка. Но по мере учебы поняла: наверное, хирургия — это не по ней.

Когда начался курс медицинской психологии, девушка вспомнила, что эта область ее всегда увлекала. Так и решила стать психотерапевтом — это врач, который не только назначает медикаментозное лечение, но и использует специальные техники беседы, чтобы помочь пациенту. Но траектория этой специальности не так проста: чтобы стать таким доктором, нужно сначала получить специальность психиатра, потом проработать по ней несколько лет в специализированной клинике, потом отучиться на психотерапевта — и только после этого можно начинать работать. Такой долгий путь Оксану сначала пугал, но на пятом курсе, изучая психиатрию, увлеклась и ею. Поэтому все вышло гармонично.

— На первых порах я думала, что пациентам с психиатрическими заболеваниями помочь нельзя. Кстати, я поэтому и хотела сначала стать хирургом — там сразу есть видимый результат. А в психиатрии — нет, и этим объяснялось мое внутреннее сопротивление. Но с началом этого учебного курса мое мнение изменилось, и я для себя, внутренне, приняла этот длительный путь, согласилась с ним. Думала: «Поработаю в психиатрической клинике несколько лет, потом уйду и стану психотерапевтом!». Но, как видите, задержалась здесь, — улыбается Оксана Валерьевна.

Студентка думала: «Неужели я не смогу?». Максим Платонов / realnoevremya.ru «Когда у каждого симптома есть название, становится понятнее, что происходит внутри головы»

В 2013 году она поступила в интернатуру КГМУ по психиатрии на базе РКПБ. Сложность этой специальности состоит в том, что перед доктором все-таки не понятный механизм, который нужно «починить», а человеческая психика, которая кажется чем-то загадочным и неизведанным. Мы помним цитату из пьесы Григория Горина: «Голова — предмет темный, исследованию не подлежит». Но такой ли темный это предмет на самом деле? Оксана Валерьевна отрицательно качает головой: у врача-психиатра есть более или менее четкие клинические ориентиры. Доктор беседует с пациентом, и по тому, какие ответы и рассуждения слышит, выстраивает диагноз.

Она вспоминает случай: в интернатуре она беседовала с пациенткой, диагноз которой еще не был поставлен.

— Во время этого разговора у меня было сильное чувство непонимания. Вроде бы эта женщина говорила умные вещи, в ее рассуждениях была какая-то логика, она использовала научные термины. Но у меня в голове была каша. Я не могла связать в единую картину ее рассказ, его невозможно было понять в целом. Проводив ее, я попыталась прийти в себя и понять, что же произошло. Тогда мне показалось, что мышление — это что-то совершенно непонятное. Рядом со мной в кабинете сидел более опытный доктор, он увидел мое выражение лица и сказал: «Вот теперь вы поняли, что значит разорванное мышление, словесная окрошка». И у меня прояснилось: «А-а! Так вот что это такое!» Но каждому такому случаю находится объяснение. Когда у каждого подобного симптома, синдрома есть конкретное название, становится более понятно, что происходит внутри головы.

Большую долю психиатрических заболеваний невозможно вылечить окончательно — можно лишь вывести пациента в ремиссию и поддерживать его в стабильном состоянии. А значит, финального успешного результата психиатрам во многих случаях ждать не приходится. Каково с этим работать — с пациентами, которые, скорее всего, никогда не будут здоровы?

Оксана Валерьевна рассуждает, что и множество соматических заболеваний тоже имеют хронический характер. Но это не значит, что им не нужно помогать. Так же нужно рассматривать и психиатрические диагнозы: у таких пациентов тоже бывают периоды обострения, когда они плохо себя чувствуют, и в душе им очень, очень плохо. Грамотная работа психиатра позволяет купировать такие состояния, приводить людей в свою собственную норму.

— Это и есть мой результат. Он очень ценный для меня, и я вижу благодарность от пациентов. Конечно, дальше могут быть разные сценарии: ремиссия может продлиться годы, а может и наступить обострение уже через месяц. Но здесь и сейчас человек чувствует себя более адекватно — и это ценно.

Рядом со мной в кабинете сидел более опытный доктор, он увидел мое выражение лица и сказал: «Вот теперь вы поняли, что значит разорванное мышление, словесная окрошка». И у меня прояснилось: «А-а! Так вот что это такое!»
Когда белый халат становится щитом

Во время интернатуры Оксана Валерьевна работала в разных отделениях РКПБ: и в дневном стационаре, и в стационарах закрытого типа, и в женских, и в мужских. По окончании обучения ее определили работать в мужское отделение №1. Через три года она планировала пройти первичную специализацию по психотерапии и начать работать не только с тяжелыми психиатрическими диагнозами, но и с пациентами психотерапевтического профиля.

Она помнит свое первое дежурство в мужском отделении:

— Было страшновато. Представьте, я еще совсем молодая, новенькая среди врачебного персонала, а пациенты хотят внимания нового доктора. В первый же день случился конфликт между двумя пациентами: очень крупный мужчина сцепился с довольно субтильным своим «коллегой». Ко мне забегает медсестра и говорит, что зачинщик требует, чтобы я с ним поговорила. Я, конечно, сначала испугалась, но я же все-таки врач — нужно было разобраться в истории. Мы начали с ним разговаривать, и стало понятно, что он просто хотел внимания. Он рассказывал мне про свою собаку, про то, как он по ней скучает, про своих детей… Просто хотел, чтобы я его послушала.

Но протоколы безопасности докторов в психиатрических отделениях все-таки разработаны — соблюдаются строгие правила. Например, оказывается, «работает» белый халат — он становится своеобразным психологическим щитом, который разделяет медицинский персонал и больных. Кроме того, медики держат физическую дистанцию, чтобы оставаться от пациента на определенном расстоянии. Когда Оксана Валерьевна разговаривает с чрезмерно возбужденным пациентом, это всегда происходит в сопровождении персонала из числа мужчин. А еще в отделениях всегда есть пациенты, которые «за врачей». Они тоже помогают осаживать чрезмерно ретивых «коллег» и защищать докторов от агрессии.

Так сложилось, что большую часть своей карьеры наша героиня работала именно в мужских отделениях. Говорит, внутреннего сопротивления не было — все это работа, пациенты, которым надо помочь, независимо от их гендерной принадлежности. Хотя довелось потрудиться и в женских отделениях: например, в начале карьеры был период в отделении первичного эпизода, была и работа с женщинами с хроническими заболеваниями.

Было страшновато. Представьте, я еще совсем молодая, новенькая среди врачебного персонала, а пациенты хотят внимания нового доктора
«Так работает наша психика: ей хочется завершить что-то, сделать цельным»

Проходя первичную специализацию по психотерапии, Оксана Валерьевна параллельно обучилась на гештальт-терапевта. Теперь она параллельно с работой в психиатрической больнице практикует как частный гештальт-терапевт — со здоровыми людьми без психиатрических диагнозов, нуждающимися в психотерапевтической поддержке.

Медицинский психолог, в отличие от того, кто получил неврачебное образование, имеет право работать с людьми, страдающими психическими расстройствами. Многие из них участвуют в диагностике. Например, при первичном поступлении пациента с психозом ему оказывается помощь, острое состояние купируется препаратами, а потом с ним беседует клинический психолог РКПБ. У него есть свой набор диагностических критериев, по которым он определяет, есть ли нарушение мышления, внимания, интеллекта — для этого разработаны особые методики. А есть медицинские психологи, которые работают как психотерапевты.

Но и тут есть дихотомия. В свою очередь, психотерапия может быть медицинская и немедицинская. В России принято, что психотерапевт — это врач-психиатр, который прошел первичную специализацию по психотерапии. Он назначает препараты и работает с помощью бесед. Таким образом, у Оксаны Валерьевны, по сути, две профессии: в больнице она врач-психиатр, а в рамках частного приема — психолог, немедицинский гештальт-терапевт. Еще одно важное отличие: к врачу-психотерапевту приходят пациенты, а к психологу — клиенты.

Гештальт-терапия не относится к медицинским методам, это направление обычной, «гражданской» психотерапии. В ней изучается эмоциональное состояние клиента, его чувства. Слово «гештальт» — немецкое. Однозначного его перевода на русский язык нет: это фигура, образ, нечто целостное. Оксана Валерьевна, объясняя нам особенности этого подхода, рисует на бумаге почти полный круг (недорисовывая пару сантиметров) и спрашивает, что мы видим. Мы отвечаем:

— Окружность.

— Вы хотите это так назвать. А вы заметили, что я ее недорисовала? Так работает наша психика. Ей хочется дозавершить что-то, сделать его цельным. Внутри она стремится к какому-то завершению — это и называется «хочется закрыть гештальт». Приведу пример: человека раздражает, когда в помещении включается дневной свет. Его эмоциональное состояние меняется, ему становится плохо, тревожно. Он не понимает, почему это происходит. В процессе психотерапии может выясниться, что когда он был ребенком, его мама включала дневной свет в детской, а сама уходила. Детское состояние паники и ужаса, которое испытывал тот малыш, переносится на взрослую жизнь и вот так причудливо проявляется. Получается открытый гештальт: мама выходит из комнаты, раз за разом оставляя малыша одного, и этот уже повзрослевший малыш раз за разом испытывает панику, встречаясь с триггером. Как его закрыть? Ведь невозможно вернуться в детство и попросить маму так не делать. Однако есть методы, с помощью которых гештальт-терапевт прорабатывает вместе с пациентом его проблему, и она перестает мучить человека.

Бывает так, что к психологу приходит человек, которому в действительности нужна помощь медика. В этом случае специалист объясняет, в чем дело, и советует клиенту обратиться к доктору. У нашей героини такие случаи на приеме тоже случаются:

— Однажды ко мне на психологический прием пришел пациент с биполярно-аффективным расстройством. Но он не был продиагностирован, не знал, что болен. Просто ему было очень плохо, и он решил обратиться к психологу. В процессе беседы я (с разрешения клиента) его подиагностировала, поняла, что может с ним быть, дала ему отклик и посоветовала прийти на прием к психиатру. И знаете, он так обрадовался! Сказал мне: «Я так мучился всю жизнь! А это, оказывается, лечится, и есть препараты, от которых у меня будет ровное состояние!»…

Так работает наша психика. Ей хочется дозавершить что-то, сделать его цельным. Внутри она стремится к какому-то завершению — это и называется «хочется закрыть гештальт
«С течением времени идет популяризация обращения к психологу»

Наша героиня выбрала именно это направление терапии, руководствуясь собственным опытом обращения к психологу, которая практиковала гештальт-подход. Это было еще в студенчестве, когда девушка испытала «кризис двадцатилетних», наложившийся еще и на переезд из родного дома в Казань, и на необходимость начинать самостоятельную, взрослую жизнь. Сессии с университетским психологом помогли, эмоциональное состояние улучшилось — подход сработал. И сейчас Оксана Валерьевна видит, как метод работает, как зримо, ощутимо улучшается эмоциональное состояние человека при его использовании.

Лет 20 назад обращаться к психологу не было всеобщей практикой. Были стереотипы о том, что это — для слабых духом, да и вообще не помогает. Сегодня популярность профессии растет, люди осознают реальную пользу от работы с психологами, многолетние общественные стереотипы сдвигаются. Это Оксана Валерьевна даже по своему опыту прочувствовала: прежде чем обратиться в тот самый, первый раз к психологу, сама испытывала внутреннее сопротивление.

— Времена меняются. Молодое поколение уже воспринимает эту практику как что-то обыденное. Но барьеров перед тем, чтобы решиться обратиться к специалисту, все же множество. Например стыд: «Что же это, я сам не могу справиться?» Или страх: «Психолог скажет, что мне лечиться надо, и направит к психиатру». Или недоверие: «Да что он про меня может знать? Чем он может мне помочь?» Однако с течением времени идет популяризация обращения к психологу, и я вижу, как запрос на мои услуги растет. И главное — как это помогает людям.

Кстати, наша героиня участвует в этой популяризации: ведет регулярную психологическую рубрику на радио, активно дает комментарии для СМИ и пишет блоги в социальных сетях. Объясняет: это нужно, чтобы человек, услышав слова «психология», а тем более «психиатрия», не впадал скепсис или в панику и спокойно воспринимал бы эти явления. Кстати, узнав, что она психиатр, многие ее новые знакомые удивляются, как это такая хрупкая молодая женщина работает в такой профессии, не самой популярной и, по их мнению, даже опасной. Так работают стереотипы, смеется Оксана Валерьевна. И это говорит о том, что в области психиатрии тоже нужна популяризация.

Барьеров перед тем, чтобы решиться обратиться к специалисту, множество. Например стыд: «Что же это, я сам не могу справиться?» Или страх: «Психолог скажет, что мне лечиться надо, и направит к психиатру».
Сейчас мы не найдем в психиатрических палатах Наполеонов

За те 10 лет, что доктор работает в РКПБ, врачи замечают, что некоторые заболевания «эволюционируют», видоизменяются со временем. Например, изменилась средняя картина психоза при шизофрении. Раньше она была яркая, с агрессией против окружающих и против себя (такая форма называется аутоагрессией), к пациентам порой приходилось и Росгвардию вызывать, и одного пациента удерживали вдесятером. А сейчас, по словам нашей героини, психозы не такие развернутые, пациенты лучше стали реагировать на препараты даже в маленьких дозировках.

— Когда я вижу по старым историям болезней, какие дозировки препаратов назначались 20 лет назад, у меня волосы дыбом становятся. Если сейчас такие использовать, то психика человека будет просто подавлена чуть ли не на 100%. Сейчас у нас и дозировки небольшие, да и препараты изменились. Наш арсенал расширяется, в том числе и медикаментозный, — говорит Оксана Валерьевна.

Сейчас, в нестабильное время, когда и информационный, и событийный фон вокруг нас очень напряженный, люди стали чаще обращаться к нашей героине как к психологу (на частный прием). А что касается пациентов в РКПБ, то изменились формы бреда у пациентов, страдающих шизофренией. Они в принципе периодически меняются в зависимости от новостного фона, так бывает всегда. Так что сейчас мы не найдем в психиатрических палатах Наполеонов — пациенты выстраивают вокруг себя реальность, сообразную современности.

Сейчас Оксана Валерьевна работает в одном из мужских отделений РКПБ. Здесь лежат пациенты с шизофренией, органическим расстройством личности (которое может быть обусловлено перенесенными заболеваниями — инсультом, черепно-мозговой травмой, длительной алкоголизацией), умственной отсталостью. В силу заболевания такие пациенты не могут себя сдержать, все их порывы и желания требуют немедленной реализации. А если человек еще и пьет алкоголь — тормозящее влияние на нервную систему вовсе исчезает. Результатом может стать, например, агрессия. Отсюда нередко и растут ноги у фольклорных случаев из серии «с топором по деревне побежал».

Наш арсенал расширяется, в том числе и медикаментозный
«Депрессия — это не лень и не блажь»

Лежат в отделении и пациенты с аффективным и депрессивным расстройствами. А мы напомним нашим читателям: депрессия — это не просто модное слово. Это тяжелое заболевание, которое входит в медицинский классификатор, диагностируется, но главное — лечится или хотя бы компенсируется. Пациенты с депрессией, которым подбирают подходящие препараты, выходят из острой фазы, и их жизнь ничем не отличается от жизни людей без диагноза. Однако в нашем обществе все еще велика стигма: люди во что бы то ни стало избегают обращаться к психиатру из страха получить «клеймо» на всю жизнь.

— Но депрессия — это не лень, не блажь, не простое нежелание работать. Это — психическое расстройство, при котором действительно сложно даже просто утром встать с постели. Нужно приложить очень много сил, чтобы выполнять какую-то повседневную деятельность. И если это состояние длится более двух недель, то мы говорим о депрессивном расстройстве.

Доктор вспоминает случай, когда в приемный покой РКПБ поступил пациент в сопровождении своего коллеги. Сам этот пациент молчал и ничего не говорил. Сопровождающий рассказал: в течение довольно короткого времени человек перестал общаться с коллегами, ушел в себя, все реже появлялся на работе. Потом и вовсе пропал на две недели — не приезжал в офис, не брал трубку. Сослуживцы поехали к нему домой. Увидели печальную картину: за это время он сильно исхудал, в квартире — беспорядок. Все это время он не ел, и, вероятнее всего, практически не спал — выглядел очень больным и уставшим. Коллеги вызвали к нему скорую помощь, которая и привезла пациента в РКПБ. Его сразу же госпитализировали. Он лежал, молчал, отказывался от пищи… В процессе лечения доктор выяснила, что тяжелое депрессивное расстройство у него развилось на фоне онкологического заболевания. Человек узнал о своем диагнозе и довольно быстро ушел в себя.

Оксана Валерьевна объясняет еще один фактор «коварства» депрессии:

— Есть еще отсутствие критики к заболеванию. Психически нездоровый человек обычно не очень понимает, не соглашается с тем, что он нездоров. Хорошо, если родственники замечают, что что-то не так, и обращаются в стационар. Попадают к нам люди с депрессией и после суицидальных попыток. Но в ходе медикаментозной терапии осознание болезни приходит. И человек понимает, что и попытка суицида была из-за болезни.

«В больнице среди психически больных людей симулянт оказывается в стрессовых условиях»

Мы спрашиваем: как отличить человека со странностями от человека с диагнозом? Доктор объясняет, что ориентироваться можно, например, на свое ощущение от беседы, и напоминает своей первый опыт встречи с разорванным мышлением. У пациентов с шизофренией бывает еще такой симптом, как паралогичное мышление (когда изломана логика): «Я сегодня в сапогах, потому что синица запела». Человек может внезапно начать вести себя нетипичным образом: например, стать замкнутым, апатичным, безучастным, перестать контактировать с людьми или даже есть — это может быть симптомами депрессивного расстройства. Особенно насторожиться нужно, если раньше он был обычным, общительным, вовлеченным в общественную жизнь человеком, и изменение произошло резко.

Доктор рисует гауссиану и показывает: если критерии оценки поведения человека попадают в область пика — значит, его показатели в норме. В свою очередь, норма — это если оценка совпадает с большинством остальных людей. Области ближе к «хвостам» гауссова распределения свидетельствуют об акцентуации характера: перед нами непростой человек с необычным поведением и характером, однако это еще не психопатия. А вот если проявления психики уже в районе «хвостов» гауссианы — человека надо обследовать, нет ли у него психиатрического диагноза.

Оксана Валерьевна рассказывает: распутать клубок человеческой психики — это очень интересно. К примеру, почему человек не может удержаться ни на одном месте работы дольше пары месяцев? У него формируется расстройство психики или просто характер специфический? Что в его прошлом сформировало особенности его личности? Мешают ли они окружающим его? А ему самому? Можно ли «сгладить» его проблемы, облегчить его жизнь?

И еще один традиционный вопрос психиатру: реально ли прикинуться душевнобольным в попытке, к примеру, «откосить» от армии? Доктор задает нам встречный вопрос:

— Ну, если человек для этого выбрал такой способ, как пребывание в психиатрической больнице, — это ведь тоже о чем-то говорит? Разве не так? А если говорить серьезно, то здесь, в больнице, среди психически больных людей симулянт оказывается в стрессовых условиях. Надзор за пациентами у нас есть. Им кажется, что врачи не видят, как они себя ведут. Но другой медицинский персонал видит поведение человека в течение всего дня: как он ест, с кем общается, как ведет себя, какие решения принимает. И поверьте, есть много признаков, по которым симулянт обычно «прокалывается». Нас не так легко обмануть, как может показаться.

Если человек для этого выбрал такой способ, как пребывание в психиатрической больнице, — это ведь тоже о чем-то говорит?
«Принятие встроилось в мою картину жизни»

Оксана Валерьевна признается: она испытывает сочувствие к пациентам — особенно к тем, у кого особенно серьезные диагнозы, которые доставляют страдания. Она очень эмпатична от природы, но, по ее собственным словам, эмоциональный барьер обязателен:

— Раньше мне сложно было принять такую жизненную несправедливость. Особенно когда я работала в женском отделении первичного эпизода. Представьте: девочка, отличница, красавица, золотая медаль — и вдруг у нее развивается злокачественная юношеская шизофрения. Это было в начале моей карьеры, я очень сильно эмоционально вовлекалась в такие случаи. И страшно было, и досадно. Но потом пережила момент принятия: есть психические заболевания, в том числе тяжелые. Есть пациенты, которым сложно помочь. Но так есть. А я — врач, передо мной пациент, и мы будем решать проблемы по мере их поступления. Принятие и осознание этого, смирение — все это встроилось в мою картину жизни.

Есть у Оксаны Валерьевны и свой личный психолог. Это профессиональная необходимость: во-первых, супервизию проходит каждый практикующий психолог, а во-вторых, психика доктора тоже не железная, и ее до сих пор могут ранить ситуации, которые она проживает во время работы. С этим наша героиня идет на прием к своему психологу.

В планах у нашей героини — развиваться в обеих своих ипостасях. Первоначальную мысль уйти из психиатрии и сконцентрироваться на психологической деятельности она оставила, потому что в итоге поняла: ей по душе и психиатрия тоже. Поэтому она хочет, чтобы в периметре ее деятельности оставалось и то, и другое.

— Я не гонюсь за длинным рублем, эта приманка на меня не действует. За статусностью тоже не гонюсь — мне не нужны должности и звания. Я ведь понимаю, как это тяжело, сколько работы и ответственности у заведующего отделением. И если бы, например, я доросла до руководящей должности в психиатрии, я не смогла бы реализовываться как психотерапевт. Потому что все внимание тогда уделяла бы отделению.

Работая врачом-психиатром, Оксана Валерьевна остается в тонусе, знает обо всех новостях в этой отрасли, о современных тенденциях и о новых открытиях. А это пригождается ей и в психотерапевтической работе. Это не дает «просесть» в плане научности.

Представьте: девочка, отличница, красавица, золотая медаль — и вдруг у нее развивается злокачественная юношеская шизофрения. И страшно было, и досадно
«Даже недееспособные люди ухитряются брать кредиты»

В 2022 году наша героиня защитила кандидатскую диссертацию на весьма интересную тему: провела биопсихосоциальный анализ психических расстройств у заемщиков кредитов, обратившихся за психиатрической помощью. Анализировала истории болезней пациентов РКПБ, у которых случались дебюты психических расстройств на фоне взаимоотношений с банком. В ее исследовании описана масса интересных, но печальных случаев: например, была пациентка, которую обманули, «развели» на крупный кредит, и в итоге в качестве реакции на сильный стресс у нее возникло психическое расстройство. Еще примеры — когда кредит становится провоцирующим фактором к дебюту психиатрического заболевания.

— Кстати, наличие психиатрического диагноза не может стать поводом к освобождению от кредитных обязательств! — рассказывает доктор. — Даже недееспособные люди ухитряются как-то брать кредиты. И тогда опекун оказывается в сложной ситуации: он может обратиться в суд по поводу того, что его подопечному неправомерно выдали кредит. Суд выносит постановление в его пользу — и тогда проценты по кредиту выплачивать не нужно. Требуется только вернуть ошибочно выданное тело кредита. Но как раз его-то заемщик уже успевает потратить. Или в мусорку выбросить, или другу передать… Это не самые частые случаи, но, тем не менее, они происходят!

Защищалась наша героиня в Санкт-Петербурге, в военно-медицинской академии. Сейчас она продолжает научную работу и ведет педагогическую: пишет монографию по своей диссертации, проводит семинары для врачей и студентов. О докторской пока не задумывается. Оксана Валерьевна смеется: «Пока я еще отхожу от кандидатской».

А еще доктор состоит в психолого-психиатрических бригадах, которые работают при чрезвычайных ситуациях: захотела этим заниматься, когда случилась трагедия в казанской гимназии №175.

Оксана Валерьевна постоянно продолжает учиться: прошла специализацию по психосоматике, по арт-терапии, по терапии сексуальных расстройств... Признается: ей это очень интересно, и она старается брать лучшее из каждого своего нового курса. Мы спрашиваем: а кем доктор видит себя в будущем, лет через десять? Она описывает: во-первых, все еще остается все тем же доктором здесь, в РКПБ. А во-вторых, хочет развиваться в гештальт-терапии: быть уже не только терапевтом, как сейчас, но и супервизором, и тренером (планирует сама вести обучающие программы).

Кстати, наличие психиатрического диагноза не может стать поводом к освобождению от кредитных обязательств!
«Я обычный человек, такой же, как все остальные»

На наш традиционный вопрос о том, что наша героиня больше всего любит в своей работе, она отвечает:

— Первый ответ, который мне приходит в голову, — это пациенты. Потому что в больнице они как дети. Они ждут обхода, внимания. И мне хочется им помочь. Я даже от пациентов что-то почерпнуть могу. Например, пациент с шизофренией идет по коридору. Я с ним здороваюсь и спрашиваю, как у него самочувствие. А он смотрит на меня, понимает, что не хочет сейчас разговаривать — и идет себе дальше. Я, конечно, понимаю, что все дело в его заболевании, в его особенностях. А, с другой стороны, он свободен в своих реакциях и может себе позволить не начинать общения, которого он не хочет. И меня как-то раз осенило: «А что, так можно?» Или еще случай: сотрудницы отделения ведут женщину в состоянии психоза. А она изгибается, сопротивляется, идти не хочет. Они ей говорят: «Ну ты ведь можешь вести себя нормально». Она вдруг останавливается и спокойно отвечает: «Могу. Но я ведь в психиатрической больнице». Получается, какую-то эту их свободу можно взять себе на заметку. Разумеется, в рамках нормального поведения.

Оксана Валерьевна рассказывает, что ее раздражает, когда при знакомстве, узнав, что она психолог и психиатр, люди начинают воспринимать ее как функцию.

— Сразу говорят: «Ну, ты все про меня, наверное, сейчас узнаешь». А у меня нет такой цели, я не хочу. Я просто общаюсь! Потому что я обычный человек, такой же, как все остальные. Цели раздавать диагнозы или проводить терапию в процессе жизненного общения передо мной точно не стоит. Я этим занимаюсь на работе.

И действительно, за стенами больницы наша героиня — обычная молодая женщина, которая любит своих друзей и близких. Правда, признается, что в большой компании хоть и находится с удовольствием, но старается молчать. Видимо, «наедается» разговорами на работе.

В свободное время танцует бачату. В отпуск вместе с подругами стараются ездить в путешествия — это уже традиция. А еще у нее живут собака и кот — большие друзья и между собой, и для нее. Кстати, возьмите на заметку: психиатр говорит, что разговаривать с животными — это совершенно нормально!

— Они отличные слушатели, очень внимательные. Главное, чтобы не отвечали! — смеется Оксана Валерьевна.

Людмила Губаева

Последние новости

Жителям Татарстана объяснили, что делать, если диагноз ВИЧ подтвердился

Что делать, если диагноз ВИЧ подтвердился, объяснили татарстанцам специалисты Управления Роспотребнадзора по республике.

Второй тур выборов президента в Абхазии назначили на 1 марта – Гунбе не хватило менее 5% голосов для победы

Новое голосование на выборах президента Абхазии после первого тура предварительно состоится 1 марта.

“Парламентские уроки”в Мичанской основной школе

15 февраля в МБОУ “Мичанская основная школа” прошли "Парламентские уроки".

Жизнь после зависимости

Путь к восстановлению

На этом сайте вы сможете узнать актуальные данные о погоде в Березниках, включая прогнозы на ближайшие дни и часы

Комментарии (0)

Добавить комментарий

Ваш email не публикуется. Обязательные поля отмечены *